"Термин "российская нация" не предполагает борьбу с инакомыслием"

О национализме, дискриминации и особом отношении к Чечне рассказал глава ФАДН России Игорь Баринов в эксклюзивном интервью Znak.com.

— Не так давно президент заявил о необходимости подготовки закона о российской нации. С тех пор эксперты спорят: что имелось в виду? Вы в стране – главный по национальным вопросам. Наверное, вас уместно спросить: что это должен быть за закон, нужен ли он вообще?

— Закон, безусловно, нужен. Вопрос в том, как он будет называться, потому что после заседания Совета по межнациональным отношениям при Президенте РФ, который проходил в Астрахани, основная дискуссия развязалась как раз вокруг названия. И именно формулировка закона «О российской нации» стала основным предметом споров. На самом деле закон может называться и по-другому, например, — «О государственной национальной политике». Это будет сложный закон. Предмет его регулирования нельзя «пощупать». Это не закон о здравоохранении или закон о природных ресурсах, когда в принципе область регулирования понятна и нужно просто определить приоритеты. Здесь мы говорим об иных вещах – нематериальных. В законе в первую очередь нужно определить основную терминологию, основные понятия. Ведь до сих экспертное сообщество не пришло к общему мнению даже по основным понятиям. Например, что считать «этносом»? Как он появляется: дается человеку от рождения или формируется под воздействием социокультурных факторов? Я лично думаю, что это и то, и другое. Но у нас есть определенная дискуссия по этим и другим понятиям.

— То есть в первую очередь такой закон должен определить понятийный аппарат?

— Определить понятийный аппарат и разграничить полномочия: за что отвечает Федерация, регион, муниципалитет? К примеру, одна из задач, которая, видимо, ляжет на плечи Федерального агентства по делам национальностей, – социокультурная адаптация мигрантов. Но на федеральном уровне этот вопрос законодательно не урегулирован, фактически отдан на откуп субъектам, поэтому даже нет единых подходов, что же все-таки считать социокультурной адаптацией.

Конечно, надо все это систематизировать, привести к общему знаменателю. До создания Федерального агентства по делам национальностей разные направления госнацполитики были разбросаны по разным министерствам и ведомствам: Совет по казачеству, Минкульт, администрация президента, субъекты Федерации — все занимались всем понемногу. В 2012 году была разработана Стратегия государственной национальной политики РФ до 2025 года и начала создаваться новая система управления государственной национальной политикой. Сделать это было необходимо. Вспомните: тогда звучало эхо событий на Манежной площади, в Бирюлево, Кондопоге. Мы поняли, что не все в этой сфере благополучно и надо принимать какие-то меры. И вот была создана Стратегия, был создан Совет по межнациональным отношениям при Президенте РФ. Затем создали Федеральное агентство, которое я возглавляю. А следующий шаг – это как раз рамочный закон, который уже четко разложит по полочкам и предмет регулирования, и нормативно-понятийный аппарат, и сферу ответственности всех субъектов власти за реализацию госнацполитики. Может быть, будут прописаны и критерии оценки деятельности и эффективности органов исполнительной власти. Сейчас у нас в регионах даже нет унифицированных структур, которые занимаются этими вопросами.

— Получается, обсуждаемый закон должен не создавать новые смыслы и идеи в национальной политике, а, скорее, описать механизм ее реализации?

— Да, это прежде всего систематизация механизмов реализации государственной национальной политики. Я бы вообще не помещал туда этническую составляющую, о которой сейчас идет дискуссия. Что считать российской нацией — в принципе, в стратегии это уже было прописано еще с 2012 года. Мне кажется, эта дискуссия сейчас становится излишне политизированной.

— Если говорить человеческим языком, а не языком документа, для вас российская нация – это что?

— Российская нация – это гражданская общность людей разных национальностей, исторически проживающих на территории нашей страны, для которых гражданская идентичность является приоритетной. Последние социологические исследования показывают, что сейчас уровень гражданской идентичности самый высокий за все время существования российского государства после распада СССР. Но нацию одним законом не создашь, она формируется десятилетиями.

— Таким образом, представителем российской нации является тот, кто идентифицирует себя с Россией как гражданина России?

— Конечно.

— Выходит, Стивен Сигал сейчас является частью российской нации?

— Он может ею стать, если будет знать историю нашей страны, культуру, традиции, русский язык, чувствовать ответственность за Россию. Если его ценности станут такими же, как у абсолютного большинства людей, проживающих на территории нашей страны, — он станет частью нации.

— Но это же опасный подход. Ценности не могут быть одинаковыми для всех. Все люди разные, у разных групп людей – разные ценности. У разных личностей разные ценности. Не попасть бы в ситуацию, когда будут появляться люди, чьи ценности будут объявляться противоречащими интересам нации, так как они просто не совпадают с мнением большинства. Достаточно опасная игра с этими определениями, вам так не кажется?

— Мы же говорим об общегосударственных и общеисторических ценностях, которые, как правило, не вызывают дискуссий среди людей разных национальностей и вероисповеданий.

К примеру, 9 Мая как мы воспринимаем? Наверное, абсолютное большинство людей нашей страны воспринимает эту дату как общенациональный праздник. День, связанный с радостью победы в Великой Отечественной войне, и, с другой стороны, — день памяти тех людей, которые отдали свои жизни за Родину. В этот день мы, независимо от национальности, вероисповедания и места проживания, чувствуем себя единой страной и единым народом. И таких дней должно быть как можно больше.

Конечно, мы все разные, но базовые исторические, общечеловеческие и семейные ценности воспринимаются людьми, относящими себя к одной нации, одинаково.

Термин «российская нация» не предполагает борьбу с инакомыслием. Наоборот, это искусство жить вместе в мире разнообразия.

— Национальный вопрос всегда был одним из самых сложных в нашей стране, еще до образования Российской Федерации – и в Российской империи, и в СССР. В поздние советские годы, во времена Хрущева и Брежнева, этот вопрос, казалось бы, решался более или менее благополучно. По крайней мере, таковы воспоминания родителей или картинки из кинофильмов. С другой стороны, распад СССР сопровождался как раз-таки национальными конфликтами, подчас кровавыми. Единство страны в конечном счете подорвали и национальные противоречия. Сегодня в Стратегии государственной национальной политики РФ до 2025 года, о которой вы говорили, сказано, что «многообразие этнического состава» служит «фактором укрепления российской государственности». Как это многообразие сделать действительно фактором укрепления, а не фактором раскола?

— На первый взгляд, это разнонаправленные векторы: с одной стороны, укрепление и единство российской нации, с другой стороны – сохранение этнокультурного многообразия страны. И вот здесь очень важен баланс. В принципе, на протяжении истории России, как правило, этот баланс соблюдался: и в царской России, и в советский период. Но советский период с точки зрения национальной политики нельзя идеализировать. Тогда принимались серьезные управленческие решения, плоды которых мы до сих пор расхлебываем, они достались нам в наследство. Я говорю в первую очередь о депортациях целых народов. До сих пор наиболее проблемные территории, с точки зрения межнационального напряжения, – там, где применялась депортация.

— Чечня? Крым?

— Это Чечня, это Ингушетия, это крымские татары – везде проблемы. Это проблема Ауховского района в Дагестане, откуда выселяли чеченцев-аккинцев. Так что советская власть допустила немало ошибок в этом направлении. В то же время, если говорить с точки зрения большой системной работы, которая проводилась в Советском Союзе по недопущению конфликтов на межнациональной основе, — этот опыт можно и нужно использовать. Сейчас при реализации госнацполитики мы пытаемся это сделать, мы даже говорим, что нужно применять отраслевой принцип реализации, когда должна работать система. Работа должна вестись с детства: от раскрасок в детских садах до привития детям значимых общегражданских и общеисторических ценностей. В школах, в институтах – везде мы должны говорить о том, что исторически мы многонациональный и многоконфессиональный народ. Мы должны интересоваться другими национальностями и культурами, традициями народов, которые исторически проживали на территории Российской Федерации.

Недавно с этой целью мы впервые провели Общероссийский этнографический диктант. Получили интересные выводы. Оказалось, что люди, которые учились в школе в советское время (сегодня им 35 лет и больше), гораздо больше знают о традициях, культуре и особенностях народов, проживающих в нашей стране. У молодежи здесь, конечно, серьезные пробелы. Но при этом молодые люди заинтересовались. Самой младшей участнице было 12 лет, а самому старшему – мужчина из Мордовии, если не ошибаюсь, – 80 лет.

На заседании Совета по межнациональным отношениям я выступил с инициативой, чтобы в школах проводился хотя бы один урок о традициях и культуре народов, проживающих в Российской Федерации. Ведь ксенофобия, ненависть, недоверие к человеку другой национальности или другого вероисповедания рождается, как правило, из-за незнания обычаев, традиций и культур. А когда появляется знание, когда ты понимаешь взаимосвязь обычаев и традиций, тогда недоверие уходит и появляется интерес.

— С индустрией развлечений вы как-то пытаетесь работать? В свое время Голливуд внес большой вклад в решение расовой проблемы в США, показав зрителям множество позитивных персонажей-афроамериканцев.

— Там были заложены некоторые шаблоны для любого фильма: если есть положительные герои, то одним из них обязательно должен быть афроамериканец. Если в сюжете есть негодяй-афроамериканец, то должен быть его «хороший» визави того же цвета кожи.

— Как вам кажется, Голливуд сам к этому пришел или это было результатом государственного воздействия?

— Конечно же, это была государственная политика, и она есть до сих пор. Голливуд – это инструмент «мягкой» силы, которая применяется как во вне США, так и внутри страны. Этого нам, к сожалению, не хватает. Сейчас Министерство культуры РФ как раз пытается это исправить. Но пока не совсем гладко – мы можем видеть, какие дискуссии идут среди творческой интеллигенции, представители которой в штыки воспринимают любое вмешательство со стороны государства в их творчество.

— И это справедливо. Но это, скорее, вопрос, который нужно обсуждать с Мединским.

— С одной стороны, да, это не наша сфера деятельности, это сфера деятельности минкульта – следить за тем, чтобы кинематограф и театр, а также художественные произведения затрагивали эту тематику. Мы пытаемся взаимодействовать с нашими коллегами из правительства РФ, потому что фактически любой вопрос носит межведомственный характер. Сейчас вот с новым министром образования и науки РФ Ольгой Васильевой плотно сотрудничаем. Мы пытаемся применить программно-целевой принцип реализации госнацполитики. Для этого мы разработали проект государственной программы, куда хотели бы поместить, в том числе, и мероприятия, реализуемые нашими коллегами в правительстве РФ. Наши основные «партнеры» и «контрагенты» — это Минобрнауки, Минкульт, Росмолодежь. Проводя анализ реализации госнацполитики другими федеральными органами исполнительной власти, мы пришли к выводу, что им необходимо более внимательно учитывать конфессиональный и национальный фактор в своей работе.

—Что вы имеете в виду?

— К примеру, Минэкономразвития РФ реализует Федеральную целевую программу «Социально-экономическое развитие Республики Крым и г. Севастополя до 2020 года». Там есть раздел, касающийся репрессированных народов и восстановления исторической справедливости. Мне кажется логичным, чтобы мы участвовали в реализации этих мероприятий, чтобы мы определяли, какие из них наиболее важные.

На сегодняшний день у ФАДН России фактически единственным инструментом реализации госнацполитики является ФЦП «Укрепление единства российской нации и этнокультурное развитие народов России (2014 — 2020 годы)», где целые направления не находят своего отражения ни в мероприятиях, ни в финансах: это и профилактика экстремизма, и казачество, и социокультурная адаптация мигрантов. Поэтому мы разработали новую государственную программу, в которой все эти направления учтены. И если в ФЦП было всего пять индикаторов, то в госпрограмме целевых индикаторов и показателей будет 31.

— Сколько стоит программа?

— Пока мы запрашиваем до 2025 года 40 миллиардов рублей. Это дискуссионная цифра, но мы понимаем, что национальная политика все-таки стоит денег, одними уговорами здесь не обойтись. Например, должны закладываться средства на проведение общенациональных праздников в единой стилистике, с единым лозунгом: День народного единства, День России и так далее. Должны быть мероприятия, направленные на молодежь, на профилактику экстремизма и радикализма. Нужны меры поддержки некоммерческого сектора – автономных некоммерческих организаций, которые занимаются работой в сфере межнациональных отношений. К сожалению, сейчас этой поддержки не хватает и большинство мероприятий люди проводят на чистом энтузиазме.

— Как отличить национальный конфликт от бытового? Вы знаете, что бывает много ситуаций, когда эти конфликты «на грани». Органы внутренних дел на местах всегда пытаются представить любой конфликт в первую очередь как бытовой, но тем не менее в некоторых есть национальный окрас.

— Мне кажется, практически всегда у конфликта бытовые, криминальные или экономические причины. И уже потом — либо из-за неправильной реакции органов власти и правоохранительных органов, либо по каким-то другим причинам — этот конфликт принимает национальную окраску. Задача властей всех уровней – не допустить разжигания и эскалации конфликта именно по межнациональной линии, локализовать его. Здесь и роль СМИ огромна – как они подадут, так и будет восприниматься та или иная ситуация в публичном пространстве.

Когда в конфликт вовлечены люди различных национальностей и то или иное решение кажется одной из сторон выходящим за рамки права, это ведет к эскалации и появлению национального подтекста. Одна из сторон конфликта начинает подозревать, что с ней поступили несправедливо, потому что с другой стороны люди определенной национальности. Мы видели в недавнем прошлом, что из локальной бытовой или криминальной ситуации может вырасти огромный конфликт, в который будут вовлечены тысячи людей. Например, история в Бирюлево, которая началась с криминального убийства. Думаю, в сам момент убийства никто не разбирал, кто какой национальности. Там проблемы вокруг Бирюлевского рынка копились годами, но на них закрывали глаза правоохранительные органы и представители местной власти, и убийство местного жителя послужило спусковым крючком для массовых беспорядков и погромов столкновений на национальной почве. Наша задача подобные вещи предотвращать и локализовывать на ранних стадиях. И уже есть положительные примеры.

— Я знаю, что агентство ставит себе в заслугу локализацию конфликта в Калмыкии, когда приезжий из Дагестана оскорбительно повел себя по отношению к изображению Будды.

— Да, в том числе.

— Как я понимаю, это стало возможным благодаря работе вашей системы мониторинга. Знаю, что создание этой системы – это предмет вашей гордости.

— Задача по созданию этой системы была поставлена президентом России еще в 2012 году. На сегодняшний момент мы задействовали только чуть больше 10% потенциала системы. Есть ограничения, связанные с мощностью серверов, другие технические трудности. Но на самом деле нам удалось создать программный продукт, который позволяет своевременно видеть зарождающиеся конфликты, имеющие этноконфессиональный оттенок.

— Через мониторинг социальных сетей?

— В том числе. Сегодня невозможно собрать и вывести на улицу несколько тысяч человек, обзвонив их по телефону или бегая по подъездам. Любой крупный конфликт сейчас развивается через интернет, социальные сети, блоги. Как правило, в основном это социальная сеть «ВКонтакте». Система, основанная на базе искусственного интеллекта, в автоматическом режиме вычленяет потенциальные конфликтные темы и также автоматически об этом оповещает оператора: либо приходит SMS-сообщение на сотовый телефон, либо он видит загоревшуюся «красную лампочку» на мониторе компьютера и уже смотрит, что случилось, принимает решение. Система работает почти во всех субъектах Федерации – в 83-х, если быть точным.

— Сколько она стоит? Я видел госзакупку на 20 миллионов в год, это и есть ее цена?

— Да, это стоимость IT-составляющей программы. А плюс еще в том, что она аккумулирует огромный объем информации по каждому субъекту Федерации, по каждой проблеме, по каждому конфликту. В этой системе различные конфликтные ситуации являются предметом постоянного контроля и наблюдения. Мы видим, как и что происходит, как меняется та или иная ситуация в публичной плоскости, будь то Пригородный район в Северной Осетии или ситуация с крымскими татарами в Крыму. И, кроме того, в системе есть вторая часть – социологический мониторинг. Она подкрепляется экспертными оценками. И вот тогда уже вырисовывается какая-то общая картина по точкам напряжения. На сегодня программа уже начинает показывать свою эффективность, потому что были перехвачены не только ситуация в Калмыкии, но и конфликты, которые могли привести к серьезному межнациональному столкновению в других регионах. Например, в Москве мы постоянно фиксируем попытки пользователей социальных сетей обычным криминальным историям придать национальный оттенок. Благодаря системе мы видим, кто и с какой целью этим занимается, и вовремя локализуем.

— Иногда можно встретить мнение, что в России уделяется внимание интересам любых национальностей, кроме русских. Есть национальные республики, где в том или ином виде защищаются национальные интересы. Но при этом нет как таковой защиты интересов русского населения. Как вам кажется, нуждается ли русское население в какой-то специальной защите его интересов, в особом внимании государства?

— Как говорил один из моих предшественников на этой работе, бывший министр по делам национальностей, ныне глава Дагестана Рамазан Абдулатипов: «Национальная политика без русского народа – это политика в отношении национальных меньшинств». Поэтому, естественно, мы работаем не только в национальных республиках, но и по всей стране. И программы, которые мы софинансируем, реализуются, в том числе, и в субъектах Федерации, где большинство проживающих – этнические русские. Да, есть проблемы в тех территориях, где русские являются меньшинством, и мы видим это.

Например, на Кавказе некоторые территории стали почти моноэтническими: из Ингушетии и Чеченской Республики русское население в свое время уехало. Главы субъектов сами понимают эту проблему – и принимают целые программы по возвращению русских. Потому что, когда та или иная территория становится моноэтнической, именно там наиболее вероятно развитие ксенофобии, национализма, недоверчивого отношения к людям другой национальности.

— А эти программы по возвращению русского населения в национальные республики работают? У вас есть цифры, сколько людей благодаря этому вернулось в Чечню, в Ингушетию?

— Пока рано говорить о результатах, это лишь начало. Русскоязычное население начнет туда возвращаться, когда начнут появляться рабочие места в образовании, здравоохранении, на предприятиях. Именно на это сейчас и направлена работа в этих субъектах. В Чечне есть планы по созданию промышленного кластера, где будут создаваться новые рабочие места, и в первую очередь для профессионалов инженерных специальностей, куда и будет возвращаться русское население.

Есть другая проблема: до сих пор недостаточно изменился имидж кавказских республик, несмотря на то, что в том же Грозном сейчас фактически нулевая уличная преступность. Этот город теперь — своеобразный «мини-Дубай», освещенные красивые улицы, высотные здания и многое другое. У руководства республики был принципиальный подход, не оставлять следов войны, потому что это напоминание о трагедии и конфликте двух братских народов – русских и чеченцев.

— Вам не кажется, что для возвращения русского населения в Чечню потребуется не только создать в республике рабочие места, но и способствовать появлению в республике больших политических и личных свобод? Я думаю, что люди сегодня читают федеральные СМИ, видят какие-то истории и просто побоятся ехать в Чечню.

— Мне кажется, это все-таки надуманные вещи. Простой человек этого не ощущает. Там нет этого. Это гипертрофированная искаженная ситуация, когда из любой бытовой истории, происходящей в Чечне, пытаются создать серьезный конфликт.

— Вам кажется, что проблема именно в СМИ, у которых гипертрофированное внимание к чеченским сюжетам?

— В том числе. Нам надо исходить из того, что было в Чеченской Республике еще десять лет назад и какой прогресс сейчас достигнут. Да, в республике достаточно жесткая власть, и естественно, что какое-то время это будет сохраняться. Но там надо было наводить порядок. Мы фактически вырвали республику из войны и восстановили ее. Если говорить о проблемах радикализма, терроризма, криминала, то Чеченская Республика – одна из наиболее продвинутых с точки зрения профилактики этих явлений. Северный Кавказ сам по себе – это такая буферная зона, которая защищает от проникновения радикализма и терроризма всю Российскую Федерацию. Есть ли там проблемы? Что скрывать, они действительно есть, и нынешний стиль управления республикой – это во многом вынужденная мера.

— Можно ли сказать, что Чечня по факту стала особой территорией, где политическая власть лидера и его личный авторитет имеют приоритет над российским законодательством?

— Нет, это не так. Мы много работаем с руководством Чеченской Республики. У нас есть диалог, они слышат и прислушиваются. И это самое важное. Чеченская Республика находится в процессе нормализации жизни. Мы еще не прошли этот путь до конца, и на нем есть свои сложности. К сожалению, там до сих пор возникают попытки дестабилизировать ситуацию.

— По-вашему, это особая территория, которая требует особых мер?

— Пока да.

— Задам личный вопрос: накладывает ли на вашу работу с Северным Кавказом отпечаток тот факт, что вы были участником Чеченской войны и были ранены в Чечне?

— Я думаю, конечно. Для Кавказа очень важен исторический бэкграунд того или иного человека. И я чувствую в этом плане уважительное отношение, в том числе со стороны глав субъектов.

— То есть это вам помогает в работе?

— Да, конечно, во многом помогает. Я все-таки больше 10 лет ездил на Кавказ, я знаю местные элиты, я знаю традиции и обычаи. И это дает большой плюс в работе.

— Возвращаясь к вопросу о понятийном аппарате. В Стратегии, которая является вашим основополагающим документом, осуждается проявление агрессивного национализма. Как быть с самим термином «национализм»? Является ли он для вас негативным? И кто такие, по-вашему, националисты?

— Тоже сложный вопрос.

— У вас все вопросы сложные. У вас такой участок работы.

— В том-то и дело. Разные люди вкладывают разный смысл в слово «национализм». Как правило, оно все-таки имеет негативный оттенок, когда под словом «национализм» понимается приоритет одной нации над другой, ее национальная исключительность. Когда такой смысл вкладывается в это слово, естественно, оно не может нести какой-то положительный заряд. Хотя сейчас в экспертном сообществе говорят о том, что должен присутствовать здоровый национализм и без него никак обойтись нельзя.

— Владимир Путин в 2014 году заявил: «Самый большой националист в России – это я».

— Я думаю, когда президент это говорил, он говорил прежде всего о защите наших национальных интересов.

— Одной из задач вашего ведомства является борьба с проявлениями религиозной, расовой и национальной дискриминации. Насколько много таких проявлений в России? Есть конкретный случай. Вы, наверное, слышали про скандал вокруг колонии №7 в Карелии, про дело Ильдара Дадина – были пикеты против пыток в этой колонии. В том числе люди, которые раньше в этой колонии содержались, жаловались на притеснения по религиозному признаку – якобы мусульманам в ней не разрешают молиться. И они говорят, что во многих колониях России есть такая проблема. Обращались ли к вам с такими жалобами? Может быть, вы знаете о такой проблеме, будете ли проверять факты?

- Под запретом молиться, возможно, люди имеют в виду, что им не создают какие-то особые условия для совершения религиозных обрядов, например, не открывают молельные комнаты.

— Они рассказывают, что их заставляют есть свинину, а за отказ наказывают.

— Это уже вещи из другой плоскости. Наказывать мусульманина за отказ есть свинину — это противоестественно. Здесь тогда надо задавать вопросы прокуратуре, надзорным органам в системе исполнения наказаний – естественно, что это нарушение действующего законодательства.

— При этом оно же имеет некий религиозный оттенок. Наверное, это тоже должно быть предметом вашего интереса?

— Я думаю, что здесь, скорее всего, не религиозный оттенок, а результат действий людей, которые получили власть и пытаются этой властью пользоваться недолжным образом, издеваясь над другими людьми. Тут не важно, на какой почве это происходит. Здесь главный умысел у людей – унижение других, потому что они оказались в их власти, а не потому что они мусульмане или буддисты. Скорее всего, так.

— А вообще национальная дискриминация в России — распространенное явление?

— Недавно впервые провели социологическое исследование, в котором применяется новый подход. Раньше, как правило, человеку предлагали оценить уровень этноконфессиональной напряжённости в населённом пункте, где он проживает, либо оценить работу органов власти в этой сфере. Но человеку очень сложно оценивать абстрактный уровень социальной напряжённости. Он может оценить только плохо ему или хорошо. Сталкивался он лично с этим или нет? Наш опрос показал, что 93% населения в нашей стране не сталкивались с проявлениями дискриминации к себе по этническому или религиозному принципу. Цифры очень хорошие в среднем по стране, но, к сожалению, есть территории, где эта проблема концентрируется.

— Это национальные республики?

— Не только. Мы определили себе 15 территорий, с которыми сейчас будем отдельно разбираться в причинах и разрабатывать дорожные карты на каждой территории.

— Что это за территории? Вы можете их назвать?

— Не могу. В этом же опросе 17% сказали, что в той или иной мере испытывают недоверие к людям другой национальности и другого вероисповедания. Вот это как раз поле для нашей работы.

— Если продолжить тему замкнутых сообществ: в армии есть проблема национальных притеснений, агрессивных «землячеств»?

— Сейчас этой проблемы практически уже нет. Кстати, если опять-таки вернуться к советскому периоду, армия как раз была институтом, через который и формировалось это единство советского народа.

— А не было проблемы, что в части объединялись представители одной национальности и чересчур рьяно защищали свои интересы?

— Да, это было в 90-годы, когда армия вместе со всей страной переживала системный кризис. Когда я учился в военном училище, со мной в одной казарме прожили ребята – соседи по койке, из Киргизии, из Узбекистана. Даже в мыслях не было того, что они чем-то лучше или хуже нас. Мы жили одной жизнью, мы друг друга поддерживали. И до сих пор, несмотря на то, что нас жизнь разбросала, мы сохранили теплые дружеские отношения. Это была настоящая школа интернационализма, школа жизни. К счастью, сейчас армия возвращает себе эту функцию. Как только там стали заниматься боевой подготовкой, дали достойную зарплату и вернули в обществе уважение к вооруженным силам, армия снова стала выполнять, в том числе, и функцию межнационального воспитания.

— Последний вопрос: насколько вы сохраняете связь с Уралом? Депутат Госдумы РФ Максим Иванов мне рассказал, что вы помогаете ему и другим депутатам лоббировать в правительстве РФ интересы Свердловской области, разговариваете с министрами об этом.

— Я не могу не сохранять связь с Уралом. Я родился в Новочеркасске, но большую часть своей жизни я прожил именно на Урале. И считаю Свердловскую область своей родиной. Там живут мои родственники. Я даже до сих пор прописан в Екатеринбурге. У меня сохранились теплые отношения с теми ребятами, с которыми я там служил, с депутатским корпусом из Заксобрания, с правительством Свердловской области. Поэтому, конечно же, я в меру своих полномочий стараюсь помогать Свердловской области и буду это делать дальше.

https://www.znak.com/